Somebody save me
Let your warm hands break right through
Somebody save me
I don't care how you do it
Just stay! Stay!
C'mon, I've been waiting for you

Что вы знаете о боли?
Многие скажут, что боль - это комбинация ощущений, таких, как давление, высокая температура и тому подобное. Другие - что это ощущение, очень неприятное, заставляющее рваться и кричать.Третьи - что это сигнал, что в организме что - то неприятное случилось. И все эти люди будут правы, мать их так, чертовски и определенно правы.
С одним аргументом все согласятся определенно и точно - боль... разъедает. Поглощает все остальные чувства, оставляя лишь кристально - острую и щемящую пустоту, заполняя собой все клеточки, вонзаясь миллионами острых игл и сжимая все внутренние органы в непреодолимых тисках. И мало кто согласится ее испытывать лишний раз.
Но страшнее боли физической может быть только боль душевная. Она - то уж точно не пощадит. И если физическую можно как - то облегчить и убрать, ее можно увидеть - то с душевной подобный трюк попросту не прокатит. Она останется там, где полагается быть душе, въестся и завладеет всем. Никакого шанса. Только посторонний сможет ее вылечить, да и то не факт. А объяснить, что тебе нужно и где больно не каждому удается.
Париж. Самый шикарный, пафосный и романтичный город на всем белом свете. Только тут можно встретить влюбленные воркующие парочки на Елисейских полях, выпить чашечку кофе на Сен - Эжени и купить в одном из крохотных ателье старинный корсет. И совершенно случайно найти зашитыми в подкладке того самого корсета пару не менее старинных и красивых сережек с тремя алмазными подвесками. Здесь непокорная Айла Блэк вышла когда - то замуж за Боба Хитченса, стерев тем самым свое имя с Родового Древа Блэков, здесь же она и родила своего первого сына, Дункана. Здесь работали когда - то на Сен - Жаклин, аналоге Косого Переулка, дед Абрахам и бабушка Мина, здесь проводили медовый месяц родители Элайя и Росс... И здесь сейчас находилась последняя представительница рода, Эризида Эрли. В прекрасном виде.
Прохожие на бульваре Сен - Жермен удивленно провожали взглядами странную даже на вид девицу. Майка с какой - то панковской группой была живописно порвана, и периодически в огромные дыры можно было увидеть крохотную голую грудь; джинсовые шорты были перемазаны кровью и землей, волосы были растрепаны, а на скуле подсыхала кровью длинная глубокая царапина. Девушка пошатывалась, держа в руке бутылку со странной этикеткой, периодически глотала оттуда и осыпала мешающих ей голубей отборной нецензурной бранью. Молодая, не красавица, но и не уродина, она выглядела донельзя жалко в своих стоптанных кроссовках и рваной одежде. Светлые дорожки слез на чумазом лице также шарма не придавали. На первый взгляд, это была обычная шлюха - бродяжка из Булонского леса, которой попользовались, но не заплатили ни гроша. На деле же все обстояло совершенно иначе.
Эрис плохо запомнила все предыдущие часы. Они сидели в засаде, потом долго ползли по подземному ходу в дом, где заседали оставшиеся после падения Лорда Упивающиеся Смертью, а потом... Ослепляющие вспышки, режущие воздух заклятия, невообразимая теснота. В какой - то момент пришлось отбросить палочку и бить кулаками, чтобы только пробить дорогу к выходу. Мешали антиаппарационные чары, громогласные окрики Хмури не прибавляли энтузиазма... Повязали. Справились. Трое убитых авроров и пятеро Упивающихся, еще семеро, включая супругов Лестранжей, младшего Крауча и Торфинна Роули, повязаны. Среди убитых ее любимый человек, Эдриан Гранье. Тот Эдриан, за которого Эрис собиралась замуж. Платье было уже готово, места заказаны, приглашения разосланы. Но его уже не было. Остались только волшебная палочка, прядь волос в медальоне и обручальные кольца в нагрудном кармане. Прядь волос Эрис поместила в свой медальон к колдографиям, кольца надела на палец - два сразу - палочку засунула за пояс и аппарировала в Париж.
На берегу Сены девушка замешкалась. Достала кольца и связала их толстой красной нитью, затем бросила в темную воду. Вместе с волшебной палочкой. Помолвочное кольцо, аквамарин и крохотные бриллиантики, прядь волос да улыбающаяся колдография - вот и все, что ей осталось от него. Война унесла все надежды на счастливую жизнь. Жить не хотелось. А ведь под сердцем - и она это знала! - билось второе, крохотное и горячее. Стоило жить только ради него.
Ноги сами принесли Хитченс на Рю де Риволи, в ближайший обшарпанный бар. Девушка села за стойку. Бармен, протирая стаканы, покосился на нее неодобрительно.
-Whiskey. Et en vitesse, - голос ночной посетительницы был хриплым и надтреснутым, словно прокуренным. И ужасный французский с чудовищным акцентом его вовсе не смягчал. Тем более, что посетительница мешала французские слова с английскими, совершенно не грассируя и глотая половину нужных звуков.
-Mademoiselle, ce lieu pour les honnêtes gens. Je vous invite... - возразил было мужчина, но натолкнулся на горящий взгляд зеленых глаз. И мгновенно умолк.
-Merde! J'ai quelque chose à payer! Carry it, quelqu'un vous dit!*** - легче было согласиться. Стакан виски со льдом был пустым недолго - девушка схватилась за него с яростью и торопливо отхлебнула. И закашлялась. Из глаз брызнули слезы. Не было в мире человека несчастнее - по крайней мере, в тот момент.

*** - диалог переведен с помощью электронного переводчика, так что ошибки не мои.
-Виски. И поживее.
-Мадемуазель, это заведение для приличных людей. Я настоятельно прошу вас...
-Дерьмо! Мне есть, чем платить! Быстро, кому говорят!

Алкоголь... Сладкий яд, пряный привкус и обжигающее тепло, наутро превращающийся в наимерзейший эликсир. Алкогольная зависимость развивается не всегда, но все же гораздо чаще, чем думают большинство обычных потребителей спиртного. Алкоголь предназначен для удовольствия, а не для утоления жажды или снятия стрессов. Для Эризиды же алкоголь был средством забвения. Ей было наплевать на его пагубное воздействие, на неприятные утренние последствия. Она смаковала, смаковала этот вкус до одури, пока мозг не застилало сладко - вязкой и тягучей как карамель пеленой.
Сегодня ей было больно. Сегодня не хотелось смаковать и наслаждаться вкусом алкоголя. Четыре бутылки виски и немного вермута. Четыре к одному - убийственная, ударная доза алкоголя. И все равно ноющая, пронзительная боль на душе, пустота, сосущая самообладание по капле, не пролитые слезы, свинцом давящие на грудь и немилосердно обжигающие глаза. Так что, еще виски, бармен, не жалей!
Виски внезапно закончилось. Кто - то смутно знакомый, с мягкими, пахнущими искусственной ванилью и сигаретным дымом ладошками и длинными вьющимися волосами подхватил ее под руки и куда - то втащил. А потом... потом мир замелькал, запах дымной печной сажей. Хитченс тряхнуло, завертело - закрутило так, что желудок словно бы подкатил к горлу. Ее снова подхватили, снова попытались вытащить - но Эрис, вывернувшись из цепких рук и смутно различая впереди себя огромную вазу, подбежала к ней - и ее вывернуло кровью. Желудок пронзила острая боль - алкоголь на голод плюс беременность. Эрис вытерла губы, измазанные кровью, сплюнула в ту же вазу и попыталась сфокусироваться. Она не у себя дома - у них с Райаном отроду не было мрамора на полу, золотой французской лепнины на стене и таких высоких потолков. Как не было и людей в форме дворецкого. Девушка помотала головой - и различила знакомые уже платиновые локоны и крохотную золотую сережку в виде кельтского креста. Такая была у нее самой, вторая после самой первой, во второй дырочке - такую же она подарила только одному человеку когда - то, желая его подбодрить. Сняла и надела на девушку, вынув ее вторую сережку - крохотную жемчужину в обрамлении бриллиантовой россыпи - совершив, тем самым, небольшой обмен. Кельтский крест связывал людей, носивших его, сережки были с магическим потенциалом. Да, сомнений не было, перед ней стояла Лолита Маргарет Францес как-ее-там-дальше де Лер собственной персоной. Девочка, учившая ее французскому, хорошая подруга еще школьных времен, которую она не видела уже бог знает сколько времени. И вопрос, который она задала, повис в воздухе - побледневшая Эризида таращилась на подругу как на неземное диво.

Подташнивало. Перед глазами ехидно плясали круги - белые, синие, золотые, снова белые, снова красные и так далее до полного маразма. Эризида пошатнулась - ее снова подхватили и уложили на что - то мягкое, пахнущее стиральным порошком и дорогими духами. Подушка, а это была именно она, немного смягчила головную боль и окутала мягкой, рассыпчатой пеленой. Совсем рядом запахло мелиссой и мятой, крепким кофе сорта Burbon Pointeaux, самого дорогого кофе во Франции (когда - то Эрис гостила в загородном доме слизеринки - ее родители, чистокровные аристократы, пришли в безумный восторг, увидев магглорожденную, чем и рассеяли страхи Хитченс - и по утрам там подавали именно такой кофе, слишком дорогой, но безумно вкусный), от головы повеяло холодом. Эризида разлепила веки. Пузырь со льдом, кофе, настойка от головы, плед на ногах. И Лолита неподалеку, тянущая из бокала какую - то кроваво - красную жидкость. По капельке, растягивая мгновения. Хитченс потянулась к настойке от головной боли, потом к кофе... Ничего не хотелось. Совсем ничего. Лишь помереть.
Ло все не исчезала, словно окончательно уверяла Эрис - живая, настоящая. Вспомнились внезапно их каникулы - сначала в особняке Лолиты, где за завтраком подавали перепелиные яйца и трюфели под уксусом, а устрицы можно было получить на кухне, стоило только попросить. Из развлечений - поло, гольф, верховая езда. Вторая часть - в доме Эрис, в Эшфилде. Усмехающийся дед, яичница с беконом и луком, ежедневная уборка дома и вечера в полях вереска - с фляжкой вина, бутербродами и старым маггловским радиоприемником, откуда кричали песни The Beatles и Sex Pistols. Эрис думала тогда, что Лолита ни за что не станет помогать ей по дому, что побоится запачкать свои белые мягкие ручки. Но нет - Ло ухмылялась, завязывала полы дорогого летнего платья из выбеленного льна, опускалась на колени и тоже мыла пол, смеясь и утирая грязными руками лицо. И это средоточие аристократизма на двух ногах, возящееся в грязи наравне с нечистокровкой... Де Лер вселила в нее веру в то, что не все чистокровные - приспешники теории о чистоте крови. Даже сейчас, находя трупы убитых, искалеченных прежде, принявших страшную смерть магглов и магглорожденных, она продолжала верить.
Сейчас остались только те самые мягкие белые ручки, да еще тихий успокаивающий голос, призывающий ее к спокойствию и расслаблению... Весь алкоголь словно разом пропал, осталась лишь горечь. Эризида через силу перегнулась, почит упала на колени Де Лер и разрыдалась - горько, безутешно. Она знала - Лолита не пожалеет дорогущую юбку. Она просто будет с ней сейчас.

Это не было сном. Это было правдой - самой болезненной и ужасающей правдой, которая только может быть на белом свете. Запах одеколона умершего совсем недавно Гийома ДеЛера, безумно красивого мужчины, Лолитиного отца исходил от обивки, и Эрис зарыдала еще пуще. Когда Лолита написала ей о том, что он скончался в собственной гостиной из - за сердечного приступа, на руках любимой младшей дочери, что колдомедики сделали все возможное, но спасти его не смогли... Да, Хитченс, не будучи плаксой, плакала тогда как маленький ребенок. В шестнадцать лет Гийом ДеЛер казался ей неземным существом, постаревшим, но неотразимо элегантным мужчиной. Да что там - сейчас, в восемнадцать, воспоминание не поблекло, и идеал не сгладился. Когда она впервые вошла во Дворец Лилий, он поцеловал ей руку, как молодой леди. Ей, безродной нечистокровке! Он не гнушался заводить с ней беседы о ее мире, слушал с огромным интересом, предоставлял ей и Лолите самых лучших лошадей... Вел себя как джентльмен. Когда Эрис посылала поздравления с Рождеством Лолите, она черкала пару строк и ее отцу - и тот неизменно тепло отвечал на плотной гербовой бумаге. Никакой влюбленности или эротического подтекста в этом не было и в помине - со стороны Эрис лишь восхищение красивым галантным мужчиной, не более того. Она вспомнила вдруг смерть деда и в горле запершило. Словно произошедшее три месяца назад случилось снова.
Приемный покой больницы ошарашивал своей безликостью и стерильной, почти абсолютной чистотой. Смерть тут витала в воздухе, обволакивала живых ледяными объятиями, заставляла сердце биться в рваном, неровном ритме. Сердце от таких тисков словно стремилось выскочить из груди, поэтому болезненно и с силой ударялось о грудную клетку.
Сидящая в приемном покое девушка не двигалась тогда вообще, лишь кровь сочилась по капле с израненных рук и капала на безукоризненно белоснежный пол. Кровь капала, не останавливалась, весь пол под ногами девушки был уже усеян этими алыми каплями, но она лишь бездумно смотрела вперед. Ей все равно. Сигарета тлела в ее руке, обжигая пеплом пальцы. Она ничего не видела, не слышала, не чувствовала наконец. Только боль кромсала сердце острым ножом, заставляя и его обливаться кровью.
Автокатастрофа. Нелепо, да? Какие - то машины унесли жизнь того, кто был ее единственным родственником. Ее дед, крепкий и невозмутимый, жилистый и плотный, словно из железного несгибаемого дуба выточенный, с ослепительно широкой улыбкой. Рыжина волос. Ноги, изогнутые под неестественным углом, обломки костей в голенях. Нет, это не ее дедушка. Он не улыбается. У него вместо ног сплошная кровавая каша. У него кровь запеклась на губах и подбородке. Он смотрит в никуда.
Больница. Закрытая дверь операционной. Врач, выходящий и показывающий опущенный вниз большой палец.Больно. Больно. Плакать нельзя, Шизоглаз на первом же занятии сказал, что это проявление слабости. И поэтому Эрис страшно, нечеловечески кричит, обмякая рядом с трупом, словно она кукла и ей разом оборвали все ниточки. Кто - то резко встряхивает ее за плечи и уводит, уводит..
И сейчас. Эдриан. Его изломанное заклятием тело - попался случайно. Ее маленький секрет прямо под сердцем. Голос Лолиты, мягкий, спрашивающий что случилось. И Эрис, непрерывно кашляя и давясь слезами, рассказала. И про беременность, и про помолвку, и про вылазку. Про то, как она отбросила палочку и пустила в ход кулаки в какой - то момент. Про мужа, которого больше не будет. Про обручальные кольца, которые она выбросила в Сену. Помолвочное колечко на ее безымянном пальце сверкнуло. Она плакала, прижимаясь к коленям подруги, и дыра в ее груди постепенно затягивалась, словно обрастала свежей кожей.
-Милая, прости меня, - через силу прошептала Хитченс. - Я опять валю на тебя свои проблемы.